- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Далеко не у всех детей в СССР было счастливое детство |
| По инф. Tayganews |
| 18 Июня 2023 г. |
|
1 июня отмечался День защиты детей. Этот праздник придумала в 1949 году Международная федерация женщин. И это повод поговорить о преступлениях против детей, в том числе, о насильственных переселениях того времени.
«Попасть в тюрьму, чтобы спасти детей»СССР — футуристический проект. Государство предлагало гражданам потерпеть, чтобы были счастливы потомки — то есть дети. В стране сложился настоящий культ детей. Счастливые школьники существовали по большей части на киноэкранах, плакатах и страницах книг, но миф о безоблачном советском детстве, где «самое вкусное в мире мороженое по 20 копеек» и прочее изобилие, жив до сих пор. Некоторые из отрицателей злодеяний Сталина, считают, что в СССР, конечно, взрослым был ГУЛАГ, но зато детям — Артек! Вздыхающие по СССР (даже те, кто не успели в нём пожить) ностальгируют в первую очередь по «счастливому детству». Часть документов той эпохи свидетельствуют, что в реальности тысячи детей и подростков при Сталине могли голодать, ходить в лохмотьях, не получать даже начального образования, нещадно эксплуатироваться государством и даже подвергались пыткам в тюрьмах. «После маминой смерти до весны [когда отправили в детдом] мы жили одни... Ходили по домам — ждали милости от людей... Помню дистрофиков. Руки и ноги у них были темной кожей обтянутые кости. Какие были мы с сестрой — не помню, помню нашего брата... Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!», — вспоминала Дайна Шмулдере-Геркис, как выживала она и другие латыши, депортированные в 1941 году из Латвии в деревню Мало-Муромка Васюганского района Томской области. Ее свидетельства включены в сборник документов «1940 — 1956. Невольники Сибири». Когда говорят об этнических депортациях сталинской эпохи, чаще всего вспоминают советских (поволжских и не только) немцев, но, по подсчетам историка Виктора Бруля, наряду с немцами «до середины 1950-х годов депортациям подверглись 15 народов и более 40 народностей»: «Около 3,5 млн человек были изгнаны из родных мест, многие погибли во время депортации. Более 800 тыс. депортированных оказались в Сибири». Насильственные переселения, как пишет Бруль, начались еще до Великой Отечественной войны. Например, в 1935–1936 годах в Сибирь и Казахстан выслали около 64 тыс. поляков и немцев. Семья Дайны Шмулдере-Геркис узнала о начале войны СССР с Германией в дороге. Их депортировали 14 июня 1941 года. Вот что она рассказывала о событиях, предшествовавших смерти матери: «... Весь Васюганский район в смысле обеспеченности был очень плохим... К тому времени многие из наших переселенцев были уже похоронены на Маломуромском кладбище [вероятно, на территории нынешней Омской области]. Буквально через несколько дней после нашего приезда умерла четырнадцатилетняя Элга Лемберга. Умерла Андрис Генгерис, Ирена Ладзиня, оставшаяся в Тевризе [нынешняя Омская область] Арманда Кисе. Они все были 1940 года рождения. Живым из всех малышей остался только наш братик Айвис. У Кривошапкиных умерла мама и брат Володя. В четырехдетной семье Карклыни от голода умер десятилетний Оярс. Его хоронили летом 1942 года. Мама нам велела набрать таких цветов, какие растут у нас в Латвии... Ояру могилку вырыли заранее, а когда мальчика без гроба опускали в могилу, там была вода и сидела жаба». «Потом, когда мы уже были в детском доме, мама Ояра, Аида Карклыня, делала все, чтобы попасть в тюрьму, ради того, чтобы спасти детей, которых отправят в детский дом, и саму чем-то будут кормить [в тюрьме], — продолжает Шмулдере-Геркис. — Она этого добилась. Двух младших детей отправили в детский дом, а старшую — пятнадцатилетнюю Риту оставили работать в колхозе. Как Рита выжила — известно только Богу. Девочка, голодная и раздетая, работала на работах, которые под силу только мужчинам. Она и замерзала, и тонула, но выжила. В 1946 году дети Карклыни вернулись домой. От голода спаслись Лиллия Мейя с сыновьями, согласившаяся переехать в деревню Седельниково. Там ее младший сын (семнадцати лет), участвуя в сборе кедровых орехов для государства, заблудился в тайге. Он долго блуждал, пока вышел к реке. Связал плот и на нем пустился по течению. Рыбаки его нашли еле живым и отправили к матери, но было поздно — он умер». «Их подвиг был расценен как преступление»Семью латыша Александра Лиеласа тоже в 1941-м выслали в Сибирь — в Красноярский край. «Жили и работали мы в Заводском химлесхозе Нижне-Ингашского района, где проживало не менее 150 латышских семей. — рассказал Александр в мемуарах, опубликованных на сайте красноярского общества „Мемориала“*. — Здесь, в тайге было много детей. Жители этой детской „республики“ были предоставлены сами себе: матери уходили за многие километры на работу, на весь день. Каждый невыход на работу карался лишением хлебного пайка и двухразовой в сутки жидкой похлебки, которая состояла из воды, заправленной мукой и одной чайной ложкой постного масла. Мы называли ее „заболтухой“. Пополнить чем-либо свой рацион было невозможно. Жили мы в бревенчатых бараках по нескольку семей вместе. Голод, болезни были постоянными спутниками ссыльных. Самые маленькие и слабые умерли еще в первую зиму. Оставшиеся постоянно болели — шел процесс на естественное выживание. Как гномики, закутавшись в одеяла и платки матерей, обернув кое-каким тряпьем ноги, дети бродили по поселку в поисках тепла и компании своих сверстников. Часто их можно было найти тесно прижавшимися друг к другу, сгрудившимися вокруг остывающей чугунки... Детей становилось все меньше. Часть из них после гибели матерей увезли в детские дома... Зимой дети могли замерзнуть, а летом их заедал гнус». После войны государство начало отпускать депортированные латышей на родину, но, судя по воспоминаниям очевидцев, быстро передумало. В 1946 году Александр Лиелас наблюдал за работой прибывшей из Латвии комиссии, созданной для возвращения детей. «Я сопровождал в такой поездке в Нижне-Ингашский район Валию Андерсон. — Пишет он. — То, что мы увидели в Верхнем Табагашете, невозможно вспомнить даже сейчас без содрогания. Золотушные малыши уже не передвигались, их глаза и головы были покрыты струпьями, взгляды были отвлеченными, ничего не выражающими. Они даже не проявляли детского любопытства к вновь прибывшим людям. Большинство детей были рахитичными. Почти все родители просили членов комиссии увезти их к родственникам, знакомым, наконец, просто в детские дома Латвии». Комиссия должна была вывезти на родину только осиротевших латышских детей, но члены комиссии рискнули вывезти всех младше 16 лет, чьи матери дали на это согласие. Красноярские чекисты, контролировавшие работу комиссии, сделали вид, что этого не заметили. Вместе с другими в Латвию выехали мать (в качестве сопровождающей) и сестра Александра. Но через четыре года их арестовали. Поместили в ленинградские «Кресты», потом в кировскую и красноярскую тюрьмы и, наконец, отправили в повторную ссылку в Красноярский край, где женщина скончалась в 1981 году. «Эту трагическую участь разделили почти все члены комиссии. Их подвиг был расценен как преступление. Не миновали вторичной ссылки в Сибирь и многие уже подросшие и ставшие взрослыми дети», — уточняет Александр. «Если вздумает пожаловаться, то ей плохо будет»Переселяли не только по этническому признаку. С начала 1930-х массово разоряли и ссылали семьи кулаков. В них могли записать и совсем небогатых. Случалось, и героев Гражданской войны, сражавшихся на стороне Красных. Страдали и гибли в первую очередь самые слабые — старики и дети. Об этом можно, например, говорится в сводке ОГПУ о фактах «перегибов» в связи с кампанией по раскулачиванию и ходе коллективизации в Сибкрае от 16 марта 1930 года (опубликована в сборнике документов «Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 — весна 1931 гг.»). Фактически, речь шла о ссылке из Сибири в Сибирь (в самые глухие районы).
«В Татьяновском сельсовете Борисовского района по раскулачиванию работает уполномоченный РИКа Кейсель, который всю работу доверил „активистам“ села... — говорится в сводке чекистов. — Все три „активиста“ — пьяницы. Отчуждение имущества проводят пьяные. Являются в дом кулака вооруженные винтовкой и наганами. При их непосредственном участии в селе раскулачено 35 хозяйств... При отчуждении имущества значительную часть растащили и поделили между собой мануфактуру, мясо, хорошие вещи и белье. При дележке сукна дело дошло чуть не до драки между собой. Забрав у кулака — Кулак Иван — бочку масла и сала, растащили все по домам, причем (активист) Чуриков напрятал себе масла запазуху и, когда пришел в сельсовет, масло растаяло и потекло. Чурикова раздели, обнаружив масло, только посмеялись над ним (все это происходило в сельсовете, в присутствии бедняков)».
В сводке сообщается, что в других деревнях не стеснялись отнимать даже детскую одежду. В документе упоминаются и по-настоящему трагические эпизоды с детьми: «22/II. В дер. Плоское Саргатского района колхозники в числе 15 чел. во главе с председателем сельсовета Зотиным Павлом Ивановичем и председателем колхоза Даниловым Дмитрием ходили с обыском по домам кулаков, отбирая всю домашнюю утварь. Пришли к Григорьевой Ксении, муж которой арестован окротделом ОГПУ, дома ее не было, были дома старик 70 лет и двое детей. Старик, увидев толпу, закрылся и в квартиру никого не пустил. Зотин взял лом и выломал двери. Девочка 12 лет, испугавшись, выскочила в окно на улицу, порезавшись стеклом, а мальчик 2 лет с испугу помешался. Вломившись в дверь, колхозники унесли с собой все, включая ложки, чашки. Когда Григорьева заявила об этом уполномоченному РИКа Статуеву, последний вместо принятия мер пригрозил ей, что если она куда вздумает пожаловаться, то ей плохо будет». «Из Ново-Омского района была выслана кулачка, муж которой отбывает наказание в ИТД, с четырьмя детьми от 11 лет и младше, двое обморозили руки и ноги, и грудной ребенок умер. Случаи смерти грудных детей имелись в Омском районе и в Полтавском, в последнем случае ребенок удушен в тулупе матерью». В других томах сборника «Спецпереселенцы в Западной Сибири» также есть документы, свидетельствующие о нарушении прав детей спецпереселенцев в сталинском СССР. «Отмечены безобразные явления привлечения к труду 7-летних детей», — сообщали сотрудники ОГПУ в августе 1933 года. А через три месяца информировали: «Погонщиками лошадей работают подростки от 12 до 14 лет, работают наравне со взрослыми десять и более часов... Работающие дети-подростки в Усть-Чулыме с иждивенческого пайка снимаются и получают от выработки и потому нередко получают хлеба всего по 150–200 г.». «Едят из общей чашки горячую воду»От голода пухли и дети тех колхозников, которых государство не объявляло «врагами народа», не репрессировало и не депортировало. В третьем томе издания «Трагедия советской деревни» опубликована докладная записка инспектора, обследовавшего в марте 1932 года Покровский район Западно-Сибирского края. «Из обследованных мною двадцати домов в [населенных пунктах] Первой и Второй Карповых я только в одном доме у красноармейца встретил относительное состояние питания: немного муки и хлеба, а остальные питаются суррогатами. Почти в каждом доме имеются больные: или дети, или матери, несомненно, на почве голода, так как имеют опухлости лица и всего тела, — писал инспектор. — Особенно жуткая картина следующих семейств: семья Сидельникова Константина, уехавшего добывать хлеб за последние рубахи, юбки, платки жены, а жена лежит больная, родившая пять дней тому назад ребенка, и четверо малолетних детей, бледные как воск, с опухшими веками, как сурки сидят за столом и едят из общей чашки горячую воду, в которую подливают из бутылки белую жидкость сомнительного вкуса и кислого запаха, как потом выяснилось это обрат (отход от перегонки молока через сепаратор). Сидельников Константин и его жена лучшие ударники-колхозники». «Бородин Филипп заработал 650 трудодней, имеет жену и пятерых детей, от полутора до 9 лет, жена лежит на печке больная, двое детей сидят на печке, как воск бледные с опухшими лицами, — продолжает инспектор.— Полуторалетний ребенок сидит на окне бледный, распухший, 9-летний мальчик лежит больной на земляном полу, прикрыт лохмотьями, а сам Филипп Бородин сидит на лавке и беспрерывно курит цыгарки отвратительного суррогата, плачет как ребенок... Бородин ругает детей: „Черти, не умираете, хоть бы не смотреть на вас“». Но пережившие неурожай 1931–1932 годов дети колхозников и в предвоенные годы, когда природных катаклизмов не было, ходили босыми и полуголодными. Вот как вспоминает 1939-й или 1940-й Анна Голубева, жившая тогда в деревне Чешник Таштагольского района нынешней Кемеровской области: «Дети всегда голодными были. Одежонки на них — никакой. Помню, учился у меня мальчонка. Лет восемь ему было. Он в одной рубашонке, босиком ходил в школу. А осенью и зимой мать его утром приносила на руках в школу. А после уроков забирала. И таких детей много было». Голубевой было 17. Её взяли работать учительницей, когда она окончила семилетку. Она рассказала, как сама была школьницей в середине 30-х: «Школы в нашей деревне не было. Мы с братьями ходили учиться за 30 километров в соседнюю деревню. Соберет нам мать картошки, и пойдем мы в воскресенье на всю неделю. Снимали мы там угол в одной семье. Их самих шестеро, да нас с братьями трое. Так нас девять человек в одной избе и жило. Спали на палатях, ели с хозяевами из одной чашки. Тарелок и даже ложек на всех не было. В школе учителей было совсем мало». Этот и другие рассказы, записанные кемеровскими исследователями под руководством историка Леонида Лопатина и собранные в книжку «Коллективизация и раскулачивание в воспоминаниях очевидцев», ставят под сомнение тезис о том, что образование в СССР было общедоступным. Другие жители Кемеровской области рассказали исследователям, что они в 1930-е в школу вообще не ходили или рано бросили. Учреждения располагались слишком далеко, не было одежды или обуви, с малых лет приходилось работать в колхозе — свидетели называли одну из этих причин или все вместе. Некоторые бросили школу после ареста их отцов по политическим статьям. Дочь раскулаченных Евдокия Ярокалова, жившая в 1930-40-е в деревне на границе нынешних Кемеровской области и Алтайского края, рассказала, что для её односельчан учёба, начиная со средних классов, и вовсе была платной: «Бесплатно учились только первые четыре класса, а потом за учебу в школе платили. После войны до семи классов от уплаты освобождались только дети погибших фронтовиков. В колхозе люди работали за килограмм зерна и тянули всю страну». О том, что «всеобщее бесплатное школьное образование» в СССР не было всеобщим, пишет и уже упомянутый Александр Лиелас. Его мать, вместе с которой Александра депортировали из Латвии в таёжный посёлок Красноярского края, была учительницей. Ей потребовалось много сил и времени, чтобы убедить сталинских чиновников открыть школу в поселении, где проживали латыши и русские. Начало индустриализации и коллективизации привели к резкому росту уровня младенческой смертности — до показателей первого десятилетия XX века. Пик пришелся на 1933 год — 295,1 случаев на 1000 родившихся. «Кричать не разрешали, иначе усиливали боль»Можно выделить несколько категорий детей, чьи права подвергались самым серьезным нарушениям. • Рожденные в ГУЛАГе и проведшие первые годы жизни за колючей проволокой только потому, что их матерей объявили «врагами народа». В автобиографии «Жизнь — сапожок непарный» Тамара Петкевич, в частности, пишет про дочь своей подруги. Она осталась досиживать срок, а девочку отправили в детдом, где превратили в человека с ментальной инвалидностью. Поневоле рассталась с сыном, рожденным в лагере, и сама Петкевич. Его воспитала женщина, долго скрывавшая мальчика от Тамары. Петкевич всё же разыскала его через много лет, но он отказался считать её матерью.
• Дети «врагов народа», у которых арестовывали и отца, и мать, и которых отказывались взять родственники. Таких было особенно много в годы большого террора. Их отправляли в детдома. Сохранились многочисленные вспоминания (например, опубликованные в сборнике документов «Дети ГУЛАГа. 1918–1956»), где рассказано о физических и нравственных испытаниях, выпавших на их долю. Иногда самым маленьким, попавшим в детдом, меняли фамилию, и они забывали, кто их родители. Некоторые бежали из детдомов, превращались в беспризорников и попадали в колонии для малолетних. • Известны случаи, когда несовершеннолетних осуждали по 58-й статье. Красноярская школьница Ванда Павляк свой семнадцатый день рождения встретила в следственной тюрьме. В 1937 году арестовали отца — штурмана Красноярского речного пароходства. Ванду исключили из комсомола, она бросила учёбу. «Жизнь в школе стала невозможной: постоянные унижения, оскорбления со стороны сверстников („дочь врага народа“, „шпионка“, могли дёрнуть за косы, бросить в лицо любой предмет). Понимающие нас некоторые учителя старались как-то всё уладить, но не получалось, да и часть учителей резко изменили отношение: перестали вызывать к доске, не проверяли выполнения домашних заданий», — объясняла она свое решение. Девушка часами стояла под окнами тюрьмы, надеясь увидеть отца. Многодетная семья бедствовала, и она устроилась на работу. Через девять месяцев после ареста отца пришли за Вандой и её матерью. Папу к тому времени уже расстреляли, но Ванда узнала об этом только в 1990 году: «Я по наивности своей была даже довольная, что в тюрьме. Теперь, думаю, я увижу папу и маму, а через три дня выпустят меня домой. Так сказал мне следователь тюрьмы». Но следователь, конечно, обманул. В камере она была самой младшей. Отвлекалась от мрачных мыслей, нянчась с младенцем — сыном уголовницы, которого временно оставили при матери. Вот как вспоминает Ванда Павляк свой второй допрос: «... Вопросы почти те же, но с физическим насилием. Применяли карандаш, который следователь вставлял между пальцами и нажимал обеими кистями рук. Была страшная боль, кричать не разрешали, иначе усиливали боль. Трудно описать такой допрос словами. Опять возвращали в камеру измученной, заплаканной, пальцы распухшие. После допроса меня в камере очень жалели и плакали вместе со мной, пытаясь чем могли покормить». Девушку, по сути, обвинили в том, что она не донесла на отца. Летом 1938 года Ванду приговорили к 5 годам ссылки на Крайний Север. В 1989 году латышка Дайна Шмулдере-Геркис, которую в детстве депортировали в Сибирь, где она похоронила мать и многих ровесников, писала в мемуарах: «Я часто думаю о тех людях, которые стреляли, уничтожали невиновных людей бездумно и послушно, в том числе и детей. Они теперь старые, у них внуки и правнуки, и они гладят их головки своими руками, которые в крови. Люди проснитесь, откройте глаза, вдумайтесь! Такое не должно повториться!» _____________________________________________________ Прим. *(«Международный Мемориал» объявлен властями РФ «иностранным агентом» и ликвидирован в конце 2021 года решением Мосгорсуда. При этом красноярское общество «Мемориал» не внесено в реестр, но на публичных выступлениях его главу Алексея Бабия, по его словам, обязывают упоминать об этом статусе международной организации). Александр Озеров На нашем сайте читайте также:
|
