«Сад моей памяти». Святые лики Иркутска

Эта книга известного иркутского фотохудожника Александра Князева ещё не издана, но уже привлекла к себе внимание многих. «Сад моей памяти» автор не просто написал, а сложил из фотографий и скупых воспоминаний. Получился цикл фотоэссе, где, кроме иркутян, вы встретитесь со многими интересными людьми... Читайте и смотрите!

Я учился фотографии на иркутских храмах. В давние студенческие времена, по неосознанной привычке, я приходил к Спасу со своей немудрёной фотокамерой, но с совершенно дивным по тем временам объективом, который расширял взгляд, а может, и сознание до метафизических величин.

Так было каждый божий день все пять лет. На Спасе тогда открыли фрески под слоем штукатурки... Рассказывали, как в давние времена, когда «обком звонил в колокол», фрески приказано было закрасить, и их забелили ночью известью... Наутро изображение проступило сквозь побелку. Тогда известь развели погуще – утром видят ту же картину: Спас восстал, словно явленный в нерукотворности... В ярости замесили цемент и замуровали, тем самым законсервировав и сохранив для наших смутных времён. Хорошо, что не соскребли и не взорвали. Собирались же...

Галина Геннадьевна Оранская, долгая ей память, рассказывала, как впервые оказалась в Иркутске в хрущёвские времена накануне визита президента Эйзенхауэра. Церковь собирались уничтожить, уже рассчитывали технику взрыва, от которого сдерживало единственное: пострадают не столько дома вокруг, сколько сам Серый дом. Галину Геннадьевну послало в Иркутск министерство культуры для экспертизы художественных достоинств храма, и она дала такую высокую оценку «памятнику архитектуры», что местные бонзы растерялись. Будучи женщиной с норовом, посоветовала им: «К приезду президента постройте вокруг церкви леса и расскажите ему про то, как вы собираетесь её реставрировать!»

Большевики и дерзость скушали, и леса поставили. А лет через пятнадцать началась реставрация...

Я приходил ежедневно с фотокамерой и снимал, как открывались купола, опадали леса, заново и надолго писались фрески. Потом я шёл к Богоявлению – там посреди развалин Гена Штанько творил свои бессмертные изразцы на фасаде. Не успел, надсадился непосильной работой и дикой травлей, умер... Тот же, кто писал на него доносы, долго ещё гулял по городу при орденах и с клеймом почёта.

Но изразцы – на храме! Сияют! Я снимал, сам не зная для чего, – фотографии храмов тогда не печатались, само слово «храм» тупо вычёркивалось из газет. Отделение журналистики переполняли платные стукачи, которые после защиты диплома шли работать в КГБ, только что выгнали из страны Солженицына...

Но «ночь дышала самиздатом»! Огромное удовольствие состояло в самих съёмках, обработке фотографий, услышанных историях... Радость, смысл и цель были заодно! А власть... Власть мельчала, существовала где-то ниже человеческого роста со всеми своими дубинками, колючками, баньками.

Не оглядываясь на неё и не ища славы, Галина Геннадьевна своей будничной и надсадной работой созидала нынешний лик Иркутска, который не представить без Спасской церкви, собора Богоявления, Троицкого собора... музея Тальцы.

Проходя мимо храмов и осеняя себя крестным знамением, вспомните великого архитектора Галину Геннадьевну Оранскую – она так беспокоилась, чтобы мы не забыли себя...

• Расскажите об этом своим друзьям!