Чутье. Рассказ Владислава Огаркова

Эту историю поведал Эдуард Копица, мой знакомый, живший в северном Усть-Илимске. Водитель грузовиков и автобусов, простой и светлый человек, он очень любил природу и многое знал о ней. Увы, ушедший туда, откуда не возвращаются.

Зная о своей неизлечимой болезни, он однажды позвонил с необычной просьбой. Предложил вместе решить, назначить день недели и час, чтобы рассказывать истории из жизни и читать свои стихи. Можно ли не согласиться, понимая, что телефонное общение – отдушина для обреченного человека? Вопрос не требует ответа.

И вот одна из рассказанных им историй «зацепила». Коротко записал ее на листок, вспомнил, уточнил кое-что и теперь попробую поделиться со всеми.

– Было это давно, – говорил Эдуард, – еще во времена СССР, когда меня призвали на службу в армию. Привезли нас, новобранцев, в военную часть, что в Томской области. Ну, сначала солдатская учеба, как полагается, а потом меня и ещё несколько ребят, кто повыше да покрепче, забросили дальше на север, где в глухой тайге строился какой-то секретный объект.

А я рад-радешенек, тайгу давно мечтал увидеть, на Украине вырос.

Уже лето пошло, июль. Живем в палатках, кормим комаров, зато тайга вокруг – кедры, лиственницы… Неудивительно, что однажды к нам наведался верхом на коне лесник. Ну, предупредил, чтоб не курили близко к лесу и костров не жгли. Тогда кто-то из наших спросил про медведей.

– Нет, – говорит, – медведь сюда не заходит, а вот лоси живут здесь, недалеко от вас. Я вот и приехал вас подготовить.

Достает пузырек из кармана.

– Здесь лекарство, живица пихтовая, я вам оставляю на случай, если лось на вас выйдет. Раньше тут была большая поляна, сено для совхоза косили, лоси знали о том и приходили, бывало, за помощью.

Мы конечно не поняли про помощь, и он рассказал.

– Зверь, он такой же, как мы. Когда страшно болит и уж совсем невмоготу, он хоть к черту лысому прибежит, лишь бы помогли ему. Как раз сейчас, вы знаете, лютуют пауты. Жара – самое время для них. Они и вас тут кусают почем зря. Так вы-то прибить его можете или отмахнуться, а лось никак не может, хвоста у него нет. Копытом, что ли? Пауты жалят лосей под шкуру, и там куча личинок нарождается, живьем жрут его. От боли лоси дуреют, бегством спасаются, а кого там спасешься? Носится по тайге, носится, пока не упадет. Некоторые выходят на людей, это у них последняя надежда.

Тут у нас тоже провал. Мы-то что сделаем?

– Управитесь запросто, – успокоил, – вас много, ребята крепкие. Только вы их не бойтесь, звери сразу чуют слабину. Тут ведь как? Если он, зверюга, поверил и сам за подмогой пришел, так и ты ему верь, будь человеком.

Живицу в пузырьке и какие-то палочки он оставил парням постарше, «на всякий случай» – сказал, а сам ускакал. Среди нас, оказывается, были двое сибиряков-охотников, они сами назвались и к нему подошли.

Честно говоря, лесник потом забываться стал, потому что работа навалилась. Дни бегут, надо все срочно-срочно, командир подгоняет, не до лирики. Ну вот. А в тот день меня возле компрессора поставили, он же по мозгам грохочет, сам знаешь как, и вдруг – тишина! Все моторы стихли, энергию отключили на перерыв. И сразу голоса: «Лось! Гляди, ребята, – лось идет!» А мне уши заложило, только потом разобрал, гляжу – правда, идет прямо к нам. Как на картинке – крупная голова, нос горбом, рога широкие, как лопаты.

Однако… Чем ближе он подходил, тем дальше отходила картинка.

Шел медленно, с трудом переставляя длинные ноги. Отощавший, понурый, – это был совсем не тот могучий зверь, каким казался раньше. Ребята рассказывали, что одним ударом он может отбросить крепкого мужика. А то и насмерть забить. Может проломить череп другого зверя, напавшего на него. Дикий бык, зверина! И вот – на тебе…

Целыми лоскутами с лося свисала шкура, покрытая бурой шерстью. Свисала со спины, с боков, обнажая кроваво-красную мякоть.

Каково чувствительному человеку смотреть на это? Каково видеть похожие на червей личинки, ползающие по живому? А если «чувствительный» – это про тебя? Но сегодня ты не совсем ты. Сегодня ты солдат, ты служишь государству, и командира, тоже стоящего на службе, меньше всего интересует твоя чувствительность. Мне, честно говоря, было не по себе. Хорошо, что кроме меня там были другие.

Те двое, что сибиряками назвались, они и взялись лося врачевать. Остальным велели не шуметь и не мешать или совсем уйти. Но никто не ушел.

Никто не мог подумать, что самым длительным делом, самым тяжким, изнуряющим обоих лекарей и самого «пациента» окажется извлечение личинок из живой плоти. Тех, что ползали и шевелились на виду, – с ними расправлялись быстро – скинули под ноги, растоптали кирзачами, обзывая нечисть всяко-разно.

Гораздо сложнее было избавить от паразитов, укрытых сгустками крови, под шерстью и под лоскутами отставшей шкуры. Вот где намучились…

Мерзкую тварь выдавало лишь шевеление. Все они шевелились беспрерывно. Парни взмокли от напряжения, выбирая личинки. Даже гимнастерки на них потемнели, стали мокрыми от пота. И снять их нельзя, хоть и жарища такая, ой-е-ей, тогда комарье набросится тучей. Лучше бы это пинцетом, да где его взять?! Управлялись обычными палочками. Конечно, больно ему, когда без наркоза, а что тут сделаешь? Солдатская пятерня, понятно, не пальцы хирурга. Он часто вздрагивает, ушами прядает, ноги дрожат, глаза все время мокрые, а все равно стоит, терпит. Понимает – надо.

Только после этого дошло до лечения.

Жидкую пихтовую смолку наносили на все пораженные места. Тоже болезненно, наверное, но он и это стерпел. А смола живицей зовется не зря – отлично лечит любые раны и боль при этом снимает. Каждый таежник знает о том.

За событиями я, понятное дело, только наблюдал. Стоял позади, а высокий рост помогал видеть все, что там делалось.

Часто потом вспоминал и удивлялся поразительному терпению лесного зверя. Никогда такого не видел и не слышал. Наверное, он долго стоял за деревьями, от боли мучился, не решаясь подойти к нам. Видел суету, слышал наши тарахтелки-стучалки, чуял совсем чужие неприятные запахи машин.

И все-таки решился. Помню, когда обступили его, все заметили, что он дрожит. Трясется даже.

– Чего это он? – слышится шепот.

– А ты сам подумай, влезь в его шкуру, – отвечает кто-то, – тебя заживо жрут, болит везде, хоть на стенку лезь, и выходишь из леса к папуасам, они в кольцо тебя берут. Что у них на уме?

Но дело двигалось. Паразитов, причинявших страдания, становилось все меньше, понемногу лось приходил в себя.

Его взгляд уже не был беспомощным. Наконец он перестал дрожать и все чаще поворачивал рогатую голову в сторону леса. Сам, наверное, почувствовал, что пора уходить. И пошел, не оглядываясь. Лишь на секунду задержался, когда начались деревья, посмотрел назад. Может быть, даже сказал что-нибудь… Природное чутье всегда ему подсказывало, что лучше подальше держаться от людей. Но сегодня оно говорило ровно наоборот. Впервые. И, как всегда, не подвело.

Рыжик

Ну, хорош рыжик, хорош, чего уж тут спорить! И в сметане с молодой картошечкой, и солёный, поддетый на вилку и готовый в горло прошмыгнуть следом за выпитой стопкой. И в лесу выручит, когда есть хочется, а времени нет на полноценный обед. Тогда быстренько насаживай на прут сразу нескольких рыжих, посоли, подержи минуту-другую над горячими углями – и вот уже готов грибной шашлык. Ешь, наворачивай с хлебом, объеденье – за уши не оторвёшь от такого блюда.

Да, вкусен он, рыжик, и красавец.

Но, как все красавцы поголовно, цену себе знает и похвалиться не прочь. Место, где вылезти из земли, выбирает видное, чтоб заметили его поскорей. Выставит розовое ухо и прислушивается к похвалам в свой адрес. И часто порченый бывает, потому что красивый. Встретишь такого – совсем ещё малец, от земли почти не видать, а уж весь в червоточине, ни одного чистого пятачка не найдёшь. Зря грибник радовался да нагибался.

А всё равно, ругай не ругай – не исправишь. Терпеть приходится. Сам к нему придёшь, если любишь грибы, никуда не денешься. "Влюбишься и женишься", как поётся в известной песенке.

Грузди

Они разные. Сухой боровой груздь повадками с рыжиком схож. И на червя слаб, и на глаза всем лезет – на бугорок, чтоб повыше, повидней.

И совсем другое дело жёлтый или, как его называют, молочный сырой груздь. Он скромнее, селится в тенистых березняках, где есть еловый подрост. Здесь всегда прохладно, много старых колод и валёжин, скрытых под сырым мхом. Здесь острее грусть по ещё одному ушедшему лету.

В этом Берендеевом царстве можно встретить дружные семьи жёлтых груздей. (Известные белые грузди, не менее прекрасные грибы, к слову сказать, живут в других местах и требуют другого рассказа). Словно солнечные зайчики упали на землю и разбежались врассыпную, озорно выглядывают из укрытий. Но спешить собирать нельзя. Иначе, говорят знающие люди, распугаешь грибы – разбегутся, даже половины не соберёшь.

Берестяной горбовик с плеч долой, сажусь на сухое бревно, глядя по сторонам, будто без интереса к грибам.

А в самом деле, почему не посмотреть вокруг? Хорошо-то как! Начало сентября, тайга в эту пору привлекательна, полна интереса, как сорокалетняя женщина. Вырастила детей, хозяйкой стала, нет в ней прежней суеты и жары обжигающей тоже нет, но что-то в ней притягивает. И ты идёшь…

Но ты человек, существо небескорыстное. Взгляд твой падает вниз и сам отыскивает желанные жёлтые пятачки среди мхов, кустиков костяники и черники. Про себя считаешь: один, другой, третий, пятый, седьмой… Неторопливо достаёшь из кармана складешок. Потом намечаешь ближайший к себе, идёшь как будто мимо, в сторону смотришь. Но тут и обернёшься – хвать его за крепенькую ножку, полезай в кузов!

Ещё интересней с рассветом. Березняки одеваются в туман и становятся таинственной тайгой. Вдалеке рябчики пересвистываются… Ты прислушаешься, потом случайно глянешь под ноги, а там:

…с рюкзаком из прелых листьев

груздь на цыпочках встаёт.

Сразу видно, что наш человек говорит – лесной, не одно утро встречавший в тайге. Поэт Михаил Рябиков. Лучше, пожалуй, и не скажешь.

В серёдке груздя застыло озерцо размером с малую монетку. Молодым ледком перехватило "водоём". Пробую мизинцем на крепость. Проваливается! Вода в озерце холодная, но не очень – греется от гриба, а тот от земли.

Солёный жёлтый, как и белый сырой груздь, хорошо держит вкус, если хранить вперемежку с листом чёрной смородины. В любое сибирское застолье вхож, как знатный господин, а тарелка с грибами, приправленными маслом и репчатым луком, в самом почётном месте – в центре стола. Потому и кланяемся груздям при каждой встрече.

• Расскажите об этом своим друзьям!