Собратья по перу

В ноябрьском выпуске «Перевала» были опубликованы стихи братчанина Василия Костромина. Память о нём не только у меня неразрывно связана с образом Василия Орочона, его друга и даже «собрата по перу» в прямом смысле этого словосочетания: вдвоём они «по-братски» создали несколько литературных имён-мистификаций: Анатолий Вовк (первые буквы инициалов друзей-поэтов: В.О. и В.К.), Василий Иванович Лингвинзон, Вика Бусыгина и Тамара Фет.

Для достоверности этим «авторам» были приданы собственные «биографии», и, когда после очередных публикаций литературная братия Братска терялась в догадках, два Василия только хитро улыбались.

Началось с Вовка, которому Орочон «подарил» написанное в 1972 году стихотворение «Ковбои» (в рукопись книги «Незакатное солнце», оказавшуюся итоговой, Василий его включил уже под собственным именем), решив, что больше оно подходит по характеру выдуманному поэту, чем реальному. Хотя – как сказать... Приведу концовку:

...Мы очерствели, и уже

нам ничего не жаль,

не закипает гнев в душе,

не светится печаль,

и только горечь из сердец

никак нельзя прогнать.

Но и на это, наконец,

плевать.

На нас наброшено лассо

бродячею судьбой.

Про всё забудь, наплюй на всё,

коль скоро ты ковбой.

Покорным надо быть судьбе,

работать, спирт глотать

и в душу самому себе

плевать, плевать, плевать.

Что касается совместно написанных стихов, то в них естественно присутствует, как выразился неизвестный мне «вовковед», синтез двух различных творческих манер: мягкий стиль письма Орочона и жёсткий – Костромина.

Вот, например, стихи, опубликованные под именем Вики Бусыгиной:

* * *

Мокнет солнце, словно рыжик,

В бочке с дождевой водой.

Всё, как старый дом без крыши,

Зарастает лебедой...

От рожденья – до занозы.

Наугад и невпопад.

Сыплет золото с берёзы

Прямо в руки листопад.

Рыщет ветер у останков

Разорённого гнезда.

На далёких полустанках

Жизнь, как ходики, проста.

Кто из них вложил больше – пойди разберись. Впрочем, может, кто-то более догадлив, чем я: прочитав подборку Орочона и припомнив подборку Костромина, сделает свой вывод.

Что касается вклада в литературу, то у обоих – талантливых и самобытных – он весом и значим. Даже смерть разлучила друзей ненадолго, умерли они, по фольклорной традиции, в один год.

***

Ночные слова

Василий Сергеевич Киселёв (Орочон – творческий псевдоним) родился 1 декабря 1951 года в посёлке Тальники Братского района. Стихами серьёзно занялся после 17 лет, в Братске, примкнув к лито «Истоки». Работал геодезистом на Крайнем Севере. Вернувшись в Братск, стал плотником-бетонщиком на БЛПК. В начале 90­х и 2000­х возвращался в геодезию. Но главным делом жизни постепенно становилось творчество – поэзия и проза. Были публикации в газетах, альманахах, коллективных сборниках, была и книжка «Чёртова мельница», дважды становился лауреатом областных конференций «Молодость. Творчество. Современность»...

Чего не хватило для более широкого признания, приёма в профессиональную писательскую среду? Возможно, ни один из множащихся Союзов писателей не удовлетворял своей «политикой» самого Василия, а их, становящаяся всё более «застойной», атмосфера не шла ни в какое сравнение с бурной литературной жизнью Братска, где задавало темпоритм созданное с его участием неформальное литературное объединение «Шклинда»... А потом? Потом начало подводить здоровье, жизнь как-то незаметно съехала под откос, и стало не до осуществления амбиций, если они всё-таки были.

Поэт покинул этот мир в августе 2014 года, оставив рукопись книги избранных стихотворений «Незакатное солнце». Есть уже компьютерный набор, сверстать друзья тоже готовы, проблема, как всегда, в финансировании типографского издания. Остаётся надеяться, что оно найдётся, и творческий путь Василия Орочона получит достойное завершение.

Север крайний

Может, Север – и не панацея

от неведенья и неудач,

но на Север упрямо нацелен

мой обшарпанный компас всегда.

Может, мне никогда не добраться

в этот край невесёлых небес,

чтоб в друзьях и врагах разобраться,

и в себе, между прочим, в себе.

Там не будет словесного дыма:

беспощаден недолгий отбор,

где во всём – лишь необходимое,

жизнь ясна и остра, как топор.

Вот опять мне ночами не спится,

вот опять зафальшивил аккорд,

и лечу я встревоженной птицей.

Курс – Норд.

* * *

Багряным и алым ударила осень,

ударила осень свинцовым и сизым.

Ручьёв заплетает тугие косицы

сентябрь-азиат, желтоскулый, раскосый.

Как главы соборные, лиственниц кроны

неистовой веры горят позолотой.

Ударило время осенней охоты

фонтаном тугим обжигающей крови.

Осеннее время – правдивое время:

знобящий рассвет и ласкающий полдень

напомнят тебе о финале горенья,

о том, что уход неизбежен, напомнят.

И ты, расточительный, словно вначале,

меняешь и выстрел, и крик на затишье.

Есть тайная тайн – уходить без печали,

и знать, что весной уже не возвратишься.

* * *

Опять весны хмельное празднество

зажгло бессонницей глаза,

опять весна дорогой дразнится,

и не уйти в тайгу нельзя.

Быть может, предки мои, орочи,

в наследство дали мне тоску

по тропам, сумрачным и солнечным,

потребность уходить в тайгу.

А может, просто людям надобно

весной в дорогу уходить,

лешачить сопками и падями,

чтоб возвращенье ощутить.

* * *

Василию Костромину

Напрасно царственное имя

досталось нам,

нам, подмастерьям пантомимы

и клоунад.

Паниковали принцы крови,

молясь богам,

когда сменяли мы короны

на балаган.

В лучах стекляшечного блеска

была легка

дороженька от василевса [1]

до василька.

Но, сорняки, шуты, транжиры,

цветя в пыли,

мы и сокровища чужие

не берегли.

Отметят скорбью обелиски

когда-нибудь

от василька до василиска

наш скользкий путь,

и обжигает наши лица

огнём плевка

обратный путь – от василиска

до василька.

* * *

Человек стоит над бездной

вот уже немало дней.

Он в своих решеньях – бездарь,

но с горы ему видней:

он в ужасно мрачном свете

видит будущность свою.

Час пришёл за всё ответить,

что там – вой или воюй.

Но немного задержаться,

отправляясь в дальний путь,

но немножко отдышаться,

но немного отдохнуть…

Осознать впервые возраст,

мудрым стать, и потому

знать, что бездна – просто образ:

дно отыщется всему.

Весенние голоса

О том, что не сделано вовремя,

о том, что не вовремя сделано,

вчера над сугробами белыми

прокаркали чёрные вороны.

А нынче сугробы скукожились,

и наст, словно кожа чесоточных,

а небо всё выше час от часу.

Ну, слава те, господи, дожили.

В бокалы сердец опустелые

плеснём ожидание праздника,

исправим, что было неправильно,

и то, что не сделано, сделаем.

А вороны в крике заходятся –

им вовсе не этого хочется,

и шастает чёрная прорва их

с картавыми «неверморами»[2]

* * *

На южных склонах – первые проталины,

и, кажется, оттаяло в душе.

Всё зимнее, всё прошлое оставлено,

как валенки, ненужные уже.

Оставлено в глухих чуланах памяти,

и мы, поверив в праздник перемен,

счастливые, бредём в весенней замяти,

не думая о будущей зиме.

* * *

Дай, Господи, такое колесо,

которое укатит на Аляску,

укатит прочь от слов и голосов,

от переклички злых и добрых псов,

радеющих сорвать штаны и маску.

Дай, Господи, такое ремесло,

которое б кормило и светило,

дай Бог краюху хлеба, как светило,

чтоб вкусных крошек каждому хватило,

кому везло и крепко не везло.

Дай, Господи, кусочек сентября

с закатами и солнышком нещедрым,

когда звенят полупустые ведра,

когда мой страх мне будто бы неведом

и душу не смущают вечера.

Дай, Господи, – я щедро заплачу!

* * *

Ходит слово вокруг да около

до седой рассветной звезды.

Как на фотографии блёклой,

чужды ретуши свежей следы,

так же чужды его синонимы,

а звучат они всё сильней –

парафраз великой симфонии,

к сожалению, не моей.

Ослепляя звезду далёкую,

в вихре струнной и духовой,

ходит слово – вокруг да около

тихой молнией шаровой.

* * *

Отцветают ночные слова на рассвете,

заливается сумрак румянцем стыда,

поднимается ветер, пронзительный ветер

перемены судеб, и кричат поезда.

И кричат поезда у озябших перронов,

воспалённое солнце слепит и злобит

тех, кто тратит сейчас золотые патроны

обещаний писать, навещать, не забыть.

Не забыть, как дрожит в нетерпении поезд,

как пылают холодные рельсы вдали,

как молчаньем глухим завершается повесть

оттого, что ночные слова отцвели.

[1] Василевс – император Византийской империи.

[2] «Nevermore» – из «Ворона» Эдгара По – никогда, больше никогда. (Примеч. ред.)

• Расскажите об этом своим друзьям!