«Дошли до ручки – ни хлеба, ни мучки» |
30 Июня 2011 г. |
Уважаемая редакция единственной нашей газеты «Мои года». Зная, что мою писанину не напечатаете, пишу уже не раз, но пишу о том, что забыть невозможно. Выросла я и училась в Иркутске, семья наша жила за городом в предместье на ул. Пшеничная падь, там до войны был кирпичный завод. Кроме завода ещё было большое подсобное хозяйство. Отец работал бригадиром на заводе, переехав в 1939 году из Усольского района, перевёз семью, получив квартиру в деревянном бараке, как говорили, временно. Мать устроилась дояркой в подсобное хозяйство. Детей было четверо. Мне было 5 лет, поэтому я помню всё, особенно помню своего отца. Он считался грамотным, был из батрацкой семьи, окончил курсы бригадиров в Усолье – это вся его грамота. Пьяным отца я никогда не видела, вечерами после работы он много занимался с нами, детьми. А в дни получки отец приносил нам в подоле своей рубаки халву и высыпал её в большую миску – стоила она 1 копейку. Но всё оборвалось в одночасье – началась война. Все мужчины, ребята и даже девчата с нашей большой улицы ушли на защиту Родины. Завод закрыли, а подсобное хозяйство оставили. Там работали женщины – жёны и матери солдат, старики и дети. Пришли нужда, голод и холод, как и по всей стране. За пайком хлеба с карточками ходил средний брат, нам на четверых получилась булка хлеба с привесочком. Продавцы тогда не смели обмануть ни на грамм, поэтому брат приносил и все привесочки – 4–5 шт., не съев ни одного дорогой. Дома мать делила всем поровну, но почему-то от своего пайка ещё отделяла почти всё ребятам и мне. Я тогда спрашивала: «Мама, почему ты не любишь хлеб?» Дома я её почти не видела – вставала утром без неё и ложилась тоже. Дома управлялись братья, старший готовил еду, стирал, убирался, другой носил воду с ручья больше километра от дома, готовил дрова, а огородом занимались оба. Дрова добывали ночью – рядом был заброшенный забой, в котором оставались ещё стеллажи из досок для кирпича. Всё население тайком друг от друга ночами отдирало доски от стеллажей. Потом в дом приходит похоронка о гибели отца. Такие похоронки идут в каждый дом нашей улицы. Наступила Победа, отмена карточек, но хлеб отпускали по-прежнему по норме. Я помню тот магазин в Радищево, куда нашу улицу прикрепили для покупки хлеба. Мы с подружками ходили с утра пораньше занимать очередь, и где-то к обеду приводили хлеб на телеге. Извозчиками были пожилой мужчина и мальчик лет 12–13. Вот этот мальчик нравился нам, девочкам. Не потому, что он красивый, а просто он был упитанный, с румяными щеками. Мы любовались и завидовали ему. Каждый из нас думал: «Какой счастливый мальчик! Он каждый день ест досыта хлеба!..» Вот так мы и живём, радуемся, что можно поесть хлеба досыта. И не ропщем, не возмущаемся, терпим всё. 54 года прожила я в Братском районе за Братским водохранилищем и за 200 км от г. Братска. Мне удалось с помощью братьев закончить лесотехникум. После его окончания получила направление в ЛПХ десятником. Вышла замуж за местного жителя, механизатора. Вырастили мы с ним четверых детей. Жизнь была не сказать, чтобы лёгкой, но жить можно было, была работа, посёлок хорошел и строился. Было много предприятий хозрасчётных, сельсовет, школа, больница, поликлиника, аптека, садики, ОРС и т. д. Транспорт был и зимой, и летом, летали пассажирские самолёты Ан-12, по морю ходили теплоходы, был паром, баржами доставляли продукты и материалы. ЛПХ гремел на всю страну, был орденоносцем, имел переходящее Красное Знамя среди леспромхозов. Мы работали, покупали мотоциклы, машины. И всё это рухнуло в одночасье. Пошла перестройка, реформы, начали объединять предприятия, появились обманные ваучеры, акции, предприятия стали называться ООО, директора менялись, не проработав и года, наживались и исчезали, лес увозили за границу. Руководство воровало в открытую всё, что принадлежало предприятиям – технику, катера, материалы, склады. Всё прихватили, распродали, деньги государству были не нужны, они шли в карманы чиновникам. А у народа отобрали даже их собственные сбережения. У нас с мужем хотя небольшая была сумма, но на неё в то время можно было ещё купить халупу для жилья на большой земле, о чём мы мечтали, но так и дожили до ручки – «ни хлеба, ни мучки». Людям не стало работы: кто смог, уехал из посёлка, некоторые рабочие семьи ездят по вахтам, а остальные – кто спился, кто умер. Кладбище за это время выросло по площади почти наравне с посёлком. Нас, стариков, забрали к себе дети. Мы инвалиды оба. Конечно, у детей хорошо, но обидно, что под старость лет остались без кола и двора.
|
|