Проза Бориса Макарова Макарова с виду незамысловата. Рассказывает человек современные деревенские истории или вспоминает военные годы, в основном, коротко, эпизодно – и как не признать – интересно рассказывает, с душой, с юмором... А как приложится один рассказ к другому, как наложится одно впечателение на другое, вдруг видишь, что вовлечён ты уже в круговорот событий, и не чужой этому, созданному автором, миру.
МОЛИТВА
Ночь.
Сельская улица.
Тьма.
Непролазная.
Глухая.
Слепая.
Опасная.
Засиделся у друга. Тащусь домой. Именно так – не иду – тащусь. Чуть поспеши – и хрустнет нога, и искры из глаз. Рытвины. Канавы. Камни. Кочки. Ни огонька.
Тьма.
Из-за угла, из боковой улицы – лёгкий шорох и две тёмные фигуры.
Перевожу дух, приглядываюсь. Женщина и маленькая девочка.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте! Здравствуйте!
Теперь идём-тащимся втроём. Женщина знакомая, и даже дочку её, второклассницу, знаю. В школу и из школы она проходит мимо моего дома.
– У бабушки были. Приболела. Задержались, – говорит женщина. Говорит просто для того, чтобы говорить. И я говорю для того, чтобы говорить. Так бывает всегда при встречах в темноте. Люди словами, голосами как бы ещё и ещё раз ощупывают-проверяют друг друга. Тем-нота опасна и ко-варна. В наши дни опасна и коварна вдвойне и втройне...
– Раньше-то на каждом столбе лампочки горели, и люди ставнями окна не закрывали.
– Я тоже помню. Девочкой была. Забегаемся, заиграемся – ночи от дня не отличаем. Светло. Пока отец с мамой в дом не загонят – носим-ся. А вокруг лампочек ночные бабочки как облака клубятся... – голос женщины звонкий, облегчённо-распевный.
С минуту идём молча.
– Ой, мама, я ножку ушибла, – тоненько вскрикивает девочка и начинает всхлипывать.
– Ну-ну, не плачь. Скоро придём, – говорит ей мать.
И тут же:
– А ну-ка давай вспомним молитву...
– Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое; да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе...
– Отче наш, сущий на небесах!.. – легко подхватывает девочка.
– Отче наш...
И вдруг прямо под ноги нам ложится золотая полоса света. На веранде одного из домов, мимо кото-рых мы идём, кто-то включил лампоч-ку.
– Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши...
И снова под ноги свет. Вспыхивает лампочка над крыльцом следующего дома.
Тихо, но чётко звучат слова молитвы.
И свет, свет, свет...
Я прощаюсь с женщиной и девочкой и поднимаюсь на крыльцо своего дома. Торопливо ищу выклю-чатель. Луч света с моего крыльца яр-ко озаряет фигуры моих попутчиц. Они на секунду останавли-ваются и машут мне руками.
– Отче наш, не обделяй женщин и детей наших милостью своей, не обходи светом своим!
ДОМ ДЛЯ ВНУКОВ И ПРАВНУКОВ
Одноногому фронтовику-инвалиду Семёну Марковичу Прохорову недавно исполнилось восемьде-сят. Живёт Семён Маркович один. Жену схоронил лет пятнадцать назад. Единственный сын Семёна Марковича, бывший колхозный инженер Виктор Семёнович, сразу же, как только замаячила на гори-зонте перестройка, будучи человеком грамотным, последствия её предугадал точно и срочно пере-брался в город. Устроился хорошо, куда-то по торговой части. Перевёз семью – жену, двух ребяти-шек Ваньку да Веньку – внуков Семёна Марковича. Звал и его. Но упря-мый старик категорически отказался:
– Здесь родился, здесь крестился, здесь и помру!
Поначалу Виктор с женой и детьми Семёна Марковича навещал часто. Заботился. Привозил кое-что из одежды, обуви. Как-то привёз це-лый ящик сладковатой американской тушёнки и ананас:
– Попробуй, отец. Эта штуковина сейчас в городе в большом почёте...
Попробовал Семён Маркович ананаса, не сплюнул: действительно вкусно и солнышком пахнет. Но мнения своего не изменил:
– Нечего мне там, в городе, делать. Бывал, знаю. И эти самые бананы уже пробовал.
Похлопотал Виктор Семёнович перед деревенской властью, заботу об отце проявил – добился, чтобы к тому сестру милосердия прикре-пили, и уже надолго уехал и опять жену свою и внуков Семёна Марковича с собой надолго увёз.
Нет-нет, отца не забыл, не бросил: просто в каких-то там кризисах да кредитах, как в паутине, запу-тался – не до поездок, того и гляди са-мого, куда добровольно не ездят, увезут...
Погрустил, погрустил Семён Маркович, попил разок-другой чаёк со своей сестрой милосердия – вчерашней школьницей, ласковой и внимательной девчушкой Тамарой Никитиной – и заскакал на своей деревяшке по селу.
Поговорил, поторговался с кем надо, и потянулись к пустырю, что рядом со старым домом Семёна Марковича каждое лето окрестных свиней первосортной крапивой обеспечивал, подводы и машины с брёвнами, досками и даже листами шиферными, очень похожими на те, что раньше колхозную ферму от дождей и ветров укрывали.
...Прошёл год... Прошёл другой... И встал на бывшем чушечьем пустыре сруб золотистобокий, а око-ло месяца назад мужики на него уже и матицу положили.
Народ из деревни нашей кто куда может разбегается. У четверти домов уже окна досками заколоче-ны. А тут – на тебе – новостройка.
И, конечно же, все кому не лень Семёна Марковича по этому поводу спрашивают:
– Неужто, Маркович, ты на девятом десятке жениться собрался – новый дом себе строишь?
– Неужто, Маркович, ты себе занятие полегче и поинтересней не нашёл? На девятом-то десятке да на одной ноге по брёвнам с топором лазить... Того гляди – за ненормального сочтут. Кто же в наше время-то в деревне дома строит? Их вон брошенных – бери не хочу...
– Не себе строю, – отвечает Семён Маркович, – внукам своим да правнукам. Вот вернутся они в род-ные места, не в брошенных же им ха-лупах жить, не с палаток же начинать...
– А вернутся ли?
– Вернутся. Я вон в своё время аж до Праги дошагал, смерти в глаза заглянул, на одной ноге дополз, допрыгал – вернулся. И они вернутся. А тут до города – рукой подать. Зов-то земли родимой куда слышней. Услышат... Поймут... Вернуться...
-
Расскажите об этом своим друзьям!
