Ёксель­моксель. (Рассказ)

Жил в Верхнеленске дед Семён. Дня своего рождения не помнил, был роста невысокого, худощавый, морщинистый, очень шустрый такой старичок. Волосёнки на его голове были редкими, топорщились во все стороны, да и борода­то с усами недалеко ушли... Была у деда Семёна приговорочка «ёксель­моксель» – так за глаза его чаще звали: дед Ёксель­Моксель, или шкода, так как был он такой шутник да шкодник, каких ещё поискать. То шепнёт одной­двум бабам по секрету, что в магазин привезли ситец красоты невиданной, да ещё жоржет. А что знает хоть одна баба, считай, вся деревня в курсе. Утром продавщица Варвара к своему магазину еле пробилась, а потом ей не меньше часа пришлось убеждать сельчанок, что всё это выдумки, да ещё и допустить в подсобку «народный контроль» из двух самых языкастых, самых настырных баб... Ну, думали сельчане, прикончат бабы деда Семёна, да только он куда­то вдруг подевался...

Другой раз Ёксель­Моксель сообщил секретно мужикам, что «беленькую», мол, в сельпо привезли... «Ну, дед, ну, шкода, следующий раз мы тебе бока наломаем и за беленькую, и за чёрненькую заодно!» – грозились мужики.

Жил дед Семён в хорошей, уважаемой семье, и когда в очередной раз придумывал какую­нибудь шкоду, ему опять верили. Ведь не может же пожилой человек без конца и края врать! К тому же шутил он всегда так правдиво, что не поверить было просто невозможно. Потому и ходила, почитай, вся деревня в дураках.

Вышел с этим дедом Семёном случай, который до сих пор в деревне рассказывают. Занемог дед, скрутило его так, что ни лечь, ни спать не может. Невестка посмотрела, посмотрела на него, да и говорит: «Вы бы, папаня, до фельдшера потихоньку дошли...»

«И то правда, ёксель­моксель», – подумал дед и до фельдшера добрёл. Тот его крутил, вертел так и сяк, и ухо к груди прикладывал, живот и спину мял, поколачивал, а сам про себя думал: «Ну не может же дед Ёксель­Моксель так притворяться, видать, и вправду занемог!» Выписал ему таблетки, велел их пить три дня по одной штуке три раза в день, а через три дня явиться на приём.

Кряхтя, добрался дед до дома, выпил одну таблетку и лёг в своей каморке, стал дожидаться, когда же ему полегчает. «Видать, одной, ёксель­моксель, мало, – думает. – Что может сделать малюсенькая таблеточка с такой организмой?» – и выпил все таблетки сразу.

Когда к ужину дед не вышел, семья решила, что он спит. Утром слышат – опять у деда тихо. А ведь, бывало, он как самый ранний петух чуть свет уж «крыльями» вовсю машет, да ещё прикрикивает: «Эй, бабы, а коровы­то уж сами подоились и пастись ушли...» Минутки лишней понежиться в постели не даст! А тут тихо. Сели чай пить, зовут деда, а он не откликается. Заглянула невестка к нему за перегородку да как взвоет: «Дед­то наш, никак, помер...»

Лежит дед Ёксель­Моксель – маленький, сухонький, зелёный и не дышит... Когда фельдшер узнал, что дед съел все таблетки разом, решил, что отправился он на тот свет.

Вся деревня горевала по Ёкселю­Мокселю, шкоднику. К поминкам тоже всем миром готовились: время было тяжелое, послевоенное. На столы несли всё, что кто мог.

На третий день обрядили деда, руки ему на груди связали (так, глядишь, положено), поставили гроб на телегу, и отправилась похоронная процессия к кладбищу. Лежит дед Семён в гробу, как будто спит, ветерок его редкие волосёнки потрепливает. А телега знай себе поскрипывает. За ней сельчане идут: кто плачет, кто просто носом хлюпает, все шёпотом разговаривают. До кладбища километра три, а дорога, ясно, не асфальт – ямы да колдобины. На одном из ухабов телегу аж подбросило. И тут в полной тишине вдруг знакомый голос: «И куда же это, ёксель­моксель, меня везут?» И сел дед Семён в гробу. Со связанными руками при полном наряде с всклокоченными волосёнками... Провожающие сначала оцепенели, а потом, как горох, кто куда рассыпались, возницу с телеги как вет­ром сдуло.

А дед Семён сидит и понять ничего не может. И почто его живого­то хоронить решили, наверно, всё за его дурацкие шутки...

Сельчане мало­помалу в себя приходить начали, кто посмелей, деда щупать стали: «Так ты и вправду живой, Ёксель­Моксель?» Потом как начали все хохотать: «Ну, дед, ну шкода! Без шутки даже умереть не захотел...»

А в деревне в это время столы накрыты, траур, все сидят угрюмые. Вдруг видят, бегут с кладбища радостные ребятишки. Что за дела? Вскоре в окружении свиты оживший дед Семён явился. «Ну, Ёксель­Моксель, выдаёшь ты кренделя!» – шутили сельчане... Ясно, траурное всё подальше в сарай убрали, а вместо поминок как бы день рождения справили. Допоздна гудела деревня, хохотали над новой «шуткой» деда. Ещё долго сельчане интересовались у Ёкселя­Мокселя:

– Ну, как там, дед, на том свете­то?

– А вот сходишь, да и посмотришь, – обычно отшучивался дед Семён.

• Расскажите об этом своим друзьям!